Невозможно побывать в аду и не измениться. Я не пробыл там отведенной мне вечности, но пробыл там достаточно, чтобы прожить не одну вечность. Когда-то в иной жизни, окидывая насмешливым юношеским взором своих судей, я говорил про себя, что не им доведется сломить меня. Не им, и даже не проклятым тюремным стражам, что всей сущностью своей внушали страх и им же являлись. Погребенный заживо, я справился с этой работой сам. Там, где время останавливается и прах его перекатывается под твоими ногами с местными сквозняками. Там, где стены питаются криками обезумевших в заточении, чтобы ночами выпускать их крики наружу снова и снова. Там где твои память и сны становятся злейшими твоими мучителями. А страх утратить то, чем больше всего когда-то гордился, твой острый ум, становится клеткой куда теснее каменной могилы, отведенной тебе властями.
В том аду нет огня, чертей и сковородок. Там есть холод, который сводит с ума надежнее азкабанских стражей. Он забирается под кожу и сводит все кости разом. Без надежды отогреться в обозримом будущем. Все, чем располагаешь ты, - воспаление легких, да лихорадка, что станет спасительным шансом проспать в забытьи пару часов без боли. И тогда ты, нет, не задумываешься о смерти...! Ты молишь о ней всех известных тебе Богов, попутно тщетно пытаясь ускорить свое существование, покуда отвратительного вида "ужин" не обратит твои надежды о прожитой, как минимум, неделе в прошедшие на самом деле пару часов.
Мой арест не предполагал раскаянья. Он не предполагал ничего, кроме погребения заживо. Однако, даже недолгие сроки тех, кто провинился не так сильно, никого не заставят ни о чем сожалеть. Есть всего три пути: отправиться в мир иной, лишиться рассудка или же возненавидеть все, что доставило тебе столько страданий. Что, вырвавшись, будешь ты делать с этой ненавистью - лишь твое дело. Моя почти первым делом лишила жизни одного из моих конвоиров. Крошечная блажь. Лишь малая часть того, что теперь намерен был я сделать. Я был в аду. Почти полтора десятка лет я жил в агонии. Если не был я зверем, когда вы торжественно хоронили меня там, ваша темница меня в него обратила. Ни на миг я ни о чем не сожалел. Лишь снова и снова казнил своих палачей. Так вспомните же меня, господа..!
К этому миру, когда-то исключительно твоему, сложно привыкнуть. Все в нем стало чужим в твое отсутствие. И то ли Ты - призрак в этой истории, вернувшийся туда, где был лишен жизни, то ли все, кого знал ты, обратились лишь духами тех, кем когда-то были. Ты еще непременно вернешь свой Лондон. Раздавив тех, кто когда бы то ни было стоял на пути.
Ты несколько растерял свою величавую стать, но непременно она вернется. Ты не обрел еще былой своей свободы и утратил свое место в этом мире, что означать может лишь одно: Теперь ты будешь сражаться за тот обещанный, новый мир, как не сражался раньше. Кроме почти погибших легких и кашля беглого каторжника, ты приобрел бесстрашие, каким не располагал раньше. Когда позади и по обе руки пропасть, идти остается только вперед и осторожная изворотливость уступает безумству. На второй войне не воюют с прежней тактикой, которая и к победе-то не привела. Безумие в твоей крови. Твои предки годами смешивали родственную кровь, так отчего бы не обратить их мнительность себе во благо. Безумцы всех мудрей.
Вопреки здравому смыслу, Лестрендж, чей портрет не лучших времен украшал каждый третий фонарный столб, мало времени проводил дома. Кров беглому преступнику радушно предложила даже старуха Араминта, никогда еще так не гордившаяся внуком. Однако новый дом Рабастан раздобыл себе сам, от Араминты же принял в дар палочку прапрадеда. Оказаться же незаметным в толпе оказалось задачей подвластной одному лишь наброшенному на голову капюшону. Никому и никогда ни до кого нет дела. Он говорил...
Лавочникам всегда было плевать на то, из чьего кармана монеты сыплются в их руки. У них один бог и нет правых и виноватых, покуда им платят. Сгорбленный старик услужливо кланялся щедрому господину, не глядя в лицо, словно намеренно избавляя себя от неприятностей, что в одном из десяти случаев, все же могли с ним приключиться в связи с этой продажей. Дверной колокольчик возвестил о новом посетителе и в веренице склянок за прилавком отразилась женская фигура. При более близком рассмотрении Рабастан узнал в нежданной посетительнице давнюю знакомую и дальнюю родственницу, и чувство, что кто-то из них в этой ситуации лишь призрак из прошлого, вновь напомнило о себе. Рука его тем временем скользнула в складках мантии, ближе к палочке. - Предосторожность на грани рефлекса. Однако, едва заметно усмехнувшись, Лестрендж чуть повернул голову в ее сторону и удостоил леди мягким поклоном в знак приветствия. Дань вежливости случайного встречного.

Ни искупления, ни прощенья нет
Но страха тоже нет и сожалений
Ты не спеши покинуть этот свет
Пред палачом вставая на колени
Солнечная француженка звонко смеется.
- Что ты хотел сказать?
- Что я люблю поэзию. А что получилось?
- Ты сказал, что Ты - зонтик.
- Ужасно! - смеется он, признавая свое фиаско, - В детстве меня много донимали французским, однако, все, что я вынес из тех уроков - любовь к Бодлеру и прекрасным представительницам нации.
- Ты любишь Бодлера?!
- В этом сердце, что чуждо измены,
Будь царицей единственной, Страсть -
Плоть и бархат под маской сирены...Неплохо для зонтика?!
Там, в далеком семьдесят невесть каком, в другой, прошлой жизни, он беззастенчиво и виртуозно лукавил. Французскому его обучили еще годам к девяти, однако, из какого-то юношеского упрямства и вечного нонконформизма, он ненавязчиво саботировал любые попытки взрослых вести с ним беседы на языке его деда, неизменно отвечая на привычном английском. Одну дальнюю тетушку он доводил этим до белого каления, иные и не замечали. Все это осталось в какой-то иной, уже и не его вовсе, жизни. Юношеские проказы и темпераментные француженки. Ах, что это была жизнь..! Когда же все пошло не так?! Когда он успел променять тонких французских инфант на вкус крови и сломанные кости?! И отчего в ту жизнь оказалось так непросто вернуться?!
Но ты лишь хищно скалишься каждой новой препоне. Ты умеешь только скалиться. И презираешь все эти "А ведь когда-то..."
- Смотря о какой из них идет речь, - улыбается он, поднимая голову, чтобы взглянуть прямо и в глаза, - утраченная роскошь - взгляд все больше приходиться прятать под капюшоном. Бархатный когда-то его голос стал хриплым, а от улыбки, кажется, саднит в глотке. Ты забыл, каково это, и редко удается выдать ту, исключительно твою, улыбку чеширского кота, вместо ставшего таким привычным оскала зверя в западне. - Когда я встречал их в последний раз, одна из них сменила свои бархатные туфельки на маггловское существование, вторая пыталась обратить взглядом в горстку пепла Бартемиуса Крауча, а третья была замужем за самым большим в магической Британии кретином, - вот о ком действительно стоило бы беспокоится. Но какая интересует Вас?
Не будем называть имен. Притворимся, что местный торговец не узнал нас. Он тем временем притворится, что беглый преступник не захаживает в его лавку постоянным клиентом, вознаграждая за дурную память парой лишних монет. Гражданская сознательность против жажды наживы. Несколько галлеонов и вам выпишут индульгенцию.
Что ожидаете вы услышать, леди Блэк? Что Белль, осознав все, заламывает руки в сожалениях о том, что натворила?! Что Белль канула в небытие и перестанет бросать тень на вашу репутацию?! Что она жива, цела и невредима, летает по ночам над селениями, сжигая посевы и воруя младенцев, да превращает в мышей воинственно настроенных селян, пришедших к ее порогу с вилами и факелами?! Или я передам ей ваше приглашение на чай, где она непременно растает от нахлынувших воспоминаний детства, и останется насовсем, обратившись покорной и робкой дочерью?! Любите ли вы свою дочь, леди Блэк? Любите ли вы ее бойкой девчонкой тринадцати лет или той, какой стала она впоследствии?! Поверьте, случись с ней что, рыцари добра в сверкающих доспехах трубили бы об этом подвиге так, что вы бы не пропустили подобного известия.
Любите ли вы своих дочерей, леди Блэк? Ту, что променяла высокое свое положение, неволю и Вас на авантюрный роман и сомнительное брачное предприятие?! Ту, что выдана была Вами за того, который в определенный момент не стал внушать ей ничего, кроме страха и отвращения?! Ту, что принесет Вашу голову Темному Лорду, если тот ее попросит?!
Вы ведь не желали ей этого выбора, не так ли?! Дурная привычка называть выбором то, где его и не было вовсе. Не для тех, у кого инстинкт самосохранения уцелел. Между смертью и грязью, вот он выбор. И Я, леди Блэк, вывозился знатно. Быть может, я не так знаменит, как ваша плоть и кровь, но крови на моих рукавах скопилось достаточно. Сожалею ли я?! Лишь о том, что попался.
Крови я всегда предпочитал хороший алкоголь, но мои родители сочли Честью сделать своих сыновей рабами, - даже в мыслях он скатывается на рычание, - на благо почти вымершим своим идеалам. Давно ли вы видели мою мать, леди Блэк?! Я пару недель назад имел удовольствие. Отец, я слышал, почил еще в восемьдесят третьем. Матери повезло меньше. Моя мать называла меня именем своего брата. Снова и снова она повторяла: "Скоро пасхальные каникулы, Уолтер. Мои мальчики приедут." Эта женщина не растеряла своей стати, но окончательно растеряла свой острый ум. Давно вы бывали у нее, леди Блэк?! Она выцвела, словно портрет на солнце, и обезумела от своего одиночества. Ну разве это не забавно?! Теперь ей нет дела до того, будут ли магглы ходить по одним и тем же с ней улицам. А когда-то Меня ради этого готовы были принести в жертву. Не предоставив выбора, меня отдали в услужение. Я развлекался как мог. Я вывозился в крови, я ломал кости и выгрызал себе право жить из чьих-то глоток. Я побывал в аду. Но все что, интересует Ее, это Мальчики, которые вот-вот должны приехать из школы на каникулы, и что-то подсказывает мне, не о любовниках идет речь, леди Блэк.
Это Я. Я должен вернуться из школы. Меня в кои-то веки ждут! Разве это не кажется вам забавным?!