Может просто не надо, не надо бояться,
Не надо бояться
Крепостей и дверей, королей и паяцев...
Участники: Рабастан Лестренж и Азаэль Яксли...Эйвери
Дата: Январь 1982-го - ....
Место: Магическая Британия. Лондон. Министерство Магии. Визенгамот
Описание: Их было четверо: плотный мужчина, пустыми глазами глядевший на Крауча; худощавый — с нервно подергивающимися губами; женщина с тяжелыми веками и короной блестящих, черных волос — она сидела в кресле как на королевском троне; и юноша, которому не было и двадцати...
Но рок не справится с тобой...
Сообщений 1 страница 6 из 6
Поделиться12013-04-26 00:22:33
Поделиться22013-04-26 00:28:57
Четыре стальных кресла в центре этого гребанного Колизея, крепкие кандалы на руках и сотня пар глаз, жаждущих твоей крови. Готовых освистать тебя на твоей же казни. И это Я - зверь, господа хорошие?! Усмешка не покидает его губ. Это, вероятно, последний его выход на местные подмостки. Его Лебединая песня. Каждый миг, которой нужно прожить красиво. Выше. Все мы в одном дерьме, да только духу во мне больше. Жажды жизни, если будет вам угодно. Все, что сотворил я, было лишь ради жизни. Смелость не в служении "добру". Любая добродетель относительна и развенчать ее вопрос умения, уж я знаю о чем говорю. Отвага не в благодетели. Отвага в одних лишь поступках. Благих или отвратительных, не играет никакой роли. Между Нет и Да, всегда выбирай Да. Не знаешь, что делать, делай шаг. Лишь это жизнь.
Я не выбирал этой службы, не начинал войны. Я был там, где оказался и дрался за свою шкуру. Хорошо развитый инстинкт самосохранения нынче ужасная провинность, за которую, дай им волю, меня линчуют немедленно все эти жрецы правосудия, каждый при нимбе.
А тем временем Вы создали нас. Ваш страх. Много ли людей пойдет за одержимым парнем с парой-другой идей по захвату власти?! Ваш самозабвенный ужас перед ним сделал его тем, кем он стал. Сам себе идея. Угроза вашему славному существованию. Я не был верным его поклонником. Не восторгался его планами и не мечтал сгибать колен ни перед кем бы то ни было. Я лишь получил свое приглашение. Вы же сделали его тем, кто не приемлет отказа.
Я тот, кто крови и смерти предпочел бы хороший алкоголь и девиц. Я тот, кто умел развлекаться и без отрывания мухам крыльев. Но я был там, где я был, и выбивал вместе с чужим духом себе пару лишних лет жизни.
Ваш доблестный Орден! Кучка горячих голов с повышенной моральностью. ВЫ бросили их в пекло. Покуда Вы, многоуважаемый оплот магической Британии, прятались под своими столами, кучка детей размахивала своими деревянными мечами. Чья же вина, что все они перевелись в бою с магами более опытными?! Магами возможно беспринципными, но такова цена. Я разумен. Моя голова мне дороже чужой. Лишь это в бою важно. Иные могут сколько угодно складывать свои кости на алтарь всеобщего блага или чужих "недобрых" идей. Я же дрался за себя. Я убивал, чтобы жить. Отчего же моя жизнь стоит дешевле другой, господа?
Ваш великий и непобедимый Дамблдор не вышел сражаться. О, нет! Он сколотил банду юных героев! Взрастил в них чувство ответственности за весь ваш тщедушный мирок и отправил на убой Ваших детей. Но не его вы испепеляете ненавидящим взором. Где же ваши головы, мадам и мсье?! Где же ваши глаза и совесть?! Чудеса правосудия! Я сделал то, что сделал. У меня на то были причины. С ними или без, мне выписали билет в унылую мою новую вечность. Я обналичу его достойно, будьте уверены. Но как же смехотворно ваше праведное негодование! Как же жалко выглядит все это обезьянье чаепитие! Бедные и несчастные Лонгботтомы! Ужасные Мы..! Где же были Вы, когда Великий маг бросал эти горячие сердца в пекло? Ваше равнодушие виновно в смерти всех дамблдоровых маленьких друзей не меньше нашего брата, но Мы в кандалах, а Вы вершите правосудие. Целую войну вы только и делали, что крепче прижимали свои высокопоставленные чресла к своим министерским креслам, пустив в расход кучку отважных подростков. Теперь же вы колоритно захлебываетесь своим гражданским негодованием о их несчастной судьбе. Никому и никогда не до кого нет дела. Взгляните же! Вот вам последний шанс! Юный Крауч, что молит о милосердии своего отца. Разве отчаяние его - недостаточный аргумент для столь родного человека?! Плоти и крови..! Разве одна его ошибка юности стоит его жизни?! Так глядите же на ваше узколобое правосудие со своих кресел, да держитесь за них крепче! Когда-нибудь вы оступитесь и сталь моего "трона" охладит Ваш пыл. Вас распнут ваши же верные друзья. Без сожалений и каких бы то ни было Но. Так ликуйте же в теплых своих креслах, покуда жизнь вам то позволяет! Carpe Diem, господа! Carpe Diem!
За исключением напуганного мальчишки, трое других арестантов восседали на креслах осужденных с привычными величием и статью. Не кучке бюрократов сломить их. Не четырем каменным стенам, да тысяче пронизывающих морских сквозняков. Не крикам агонии заточенных безумцев да безликим тварям если не из самой преисподней, так точно из мест не столь от нее далеких. Не так просто, мадам и мсье!
В нем никогда не было этой слепой веры невестки, которая позволила бы уповать на светлые горизонты щедрого одобрения Темного Лорда, что вернувшись, должен был осыпать их неизведанной благодатью. Лестрендж младший трезво оценивал тот факт, что вся благодать Хозяина - лишь новая служба. Но это всегда было лучше небытия. За его участием в, уже гремевшей славой, пытке пары юных авроров не стояло ничего, кроме расчета. Разве не сменил бы он преданную службу тому, кто сам провозгласил себя хозяином, на прежнее праздное существование?! Но если же одурманенная "темной" идеологией Белль хоть на миг права, разве не умно оказаться среди тех немногих, что предприняли попытку его разыскать?! Такова была цена моего риска. Я плачу по счетам.
Взгляд его, даже сейчас насмешливый и надменный, скользит по безликим силуэтам членов Визенгамота. Быть может, я не верю так слепо, как моя родственница, в наше спасение. Но я хорошо знаю одно. Никогда и ни от чего не стоит зарекаться...Ни от казни, ни от спасения. Так молитесь же о том, чтобы эта пылкая особа оказалась неправа..!
Взгляд выхватывает ее фигурку случайно. Где-то в тени колонны, одной из тех, что держат свод этого шаткого храма Фемиды. И что-то в груди с леденящим душу свистом срывается в черноту.
Не так много я в действительности потерял. Не о многом мне доведется жалеть. Располагая на то, очевидно, вечностью. Дай же запомнить тебя..!
Поделиться32013-04-26 01:46:06
Она не находит себе места. Слишком поверила, что оно есть, и вот теперь, когда этого места не стало, ни одно другое Азе уже не подходит. В кольце его рук, рядом с ним у камина, в уголке рисунков, в его сердце, в его жизни. Очевидный выход – искать себе место не в чужой, а в своей собственной жизни. Но ее пока не существует – без него. Конец весны не означает, что началось лето. Безвременье при восемнадцати градусах мороза, и даже на снег не хватает энергии. Хотя вчера она видела радугу, вышла из дома в чем была, но, пока добежала до открытого места, радуга осталась одна, совсем розовая на закате. Это же чудесно. Последний раз, увидев радугу, Азаэль загадала: «Чтобы все обошлось». А сейчас вот: «Чтобы не было так больно». В обоих случаях она была уверена, что это невозможно. Но зато никто не скажет, что «даже не попыталась что-нибудь сделать», правда?
С ума сойти, эта подозрительная дружба продолжалась без малого семь лет, и ни о чем таком речи не было, она слишком закрытая, он- слишком свободный – мы просто общаемся, просто общаемся. А тут вдруг – «люблю». Мерлин, еще вечность назад Яксли бы торжествовала, но теперь, когда смысл существования утрачен, какая разница?
Она смотрела в его лицо. Перед ней сидел настоящий Шива, неподдельный, сильный, прекрасный и многорукий. И она любила его, владела им, собой и всем миром, и это был самый полный контроль, которого когда-либо удавалось добиться, познала «тотальную власть через растворение». Если бы у нее возникло желание взлететь, она бы взлетела, но в тот момент было недосуг – любила.
Они испытывали вполне определенные чувства, месяцами убеждаясь в их достоверности. И вот наконец, когда приходил момент их озвучить, совершенно формально обозначить словесно то, что уже ясно, тогда… Сначала оказывается тяжело говорить. Физически, до пресечения дыхания, до вполне ощутимых комков в горле – тяжело. Потом, когда все-таки удается, понимаешь, что все продуманные, измысленные слова, прежде чем выйти из уст, по избыточной траектории прошли через сердце и там обрели такой жар, что иссушают горло и губы до трещин.
Продолжаешь, со сладострастным намерением наговорить жестоких и честных слов, чтобы увидеть, как он под их весом буквально складывается пополам, пряча лицо и живот, потому что только любившая может столь экономными движениями нанести максимум разрушений… Да, продолжаешь, и оказывается, что по какой-то глобальной несправедливости ты испытываешь все нюансы его боли, и твои тонко заточенные орудия пыток превратились в стыдные, но от того не менее страшные, игрушки мазохиста. И в самом конце, добивающим ударом, из последних сил доброжелательно, пообещав друг другу счастья (без себя), вот тогда тебя – не пулей, не тяжелым тупым предметом, а наилегчайшим прикосновением к плечу – останавливает, пригвождает к месту, замораживает и обжигает понимание, что все изреченное стало ложь.
Созерцание этого человека, прежде ненаглядного, погрузило ее в такое глубокое недоумение, что она бы захлебнулась им, не вынеси ее на поверхность второе, столь же сильное чувство – скука. Аза отказывается верить, что все это было – ненастоящее счастье, ненастоящая печаль, потому что сухой остаток чувств укладывается в прелестный жест. Голос против обвинения. Брата же оправдали, реабелитировав в глазах общественности, погрозили пальчиком, посокрушалиь, но выпустили, черт бы их всех побрал... Может и тут повезет. Если нет, то она хотя бы попытается. Ради него. Ради себя. Ради их будущего.
У кого, право, еще есть такой мужчина, которому хватило бы духу своими поступками уничтожить счастье – сразу, без стыда, без лжи, без боли. Аза гордится им. Из последних сил, правда, потому что ей теперь подниматься и подниматься по бесконечной лестнице – одной.
Отредактировано Azael Yaxley (2013-04-26 01:49:17)
Поделиться42013-05-22 22:57:30
Отпусти его с миром скажи ему вслед
Пусть он с этим проклятьем уйдет
Пусть никто никогда не полюбит его
Пусть он никогда не умрет...
Тонкие, бледные пальцы выбивают одинокую дробь по стальному подлокотнику, не различимую в этом шуме. Осуждающий гомон - ни что иное, как ваш страх, господа. Кто из вас вышел бы против меня, не будь я безоружен и связан?! О, вы так всемогущи! Жрецы правосудия, вы смешны..! Даже пойманного и обездвиженного кандалами, Меня вы боитесь. Разве не учили вас в детстве, что зверь всегда чует ваш страх?! Об одном сожалею. Унылым же выходит мое прощание с волей в такой компании.
Никогда не был сентиментальным. Мосты любил не сжигать, а взрывать. В щепки. В острые обломки камней, наносящие раны всем, кто по неосторожности оказался на пути. В крови праздные зеваки. Дробь гранита в удаляющуюся спину. В клочья все, к чему утратил интерес. Или не утратил, когда следовало. Ты ступаешь по земле, оставляя за спиной одни лишь пепелища. В прах все, и пустить по ветру, но не уступить. Никому. Никогда.
Хрупкая девочка, волосы цвета пшеницы, запястья тоньше страниц. В побеге от скуки ты затеял игру, в ходе которой ты привык к ней. Привязался. К острым ее плечам и тонкой линии ключиц. К голосу ее с едва различимой хрипотцой, к глазам цвета бирюзы, что взирают с надежно скрываемым любопытством. К тому, как ловко она осекает всех, кто лезет в душу, не утрачивая и на мгновенье своей непробиваемой учтивости. К тому, как тонкие ее пальцы ловко расправляют подол каким-то быстрым, совсем неуловимым движением, когда она садится и как эти же пальцы она сжимает в кулачки в гневе. К тому, как смотрит она на тебя... Привязываться - непозволительная роскошь для того, кто умеет лишь уничтожать. Намеренно и всем назло. В поучение. С изощренной жестокостью ее самой же и ради. Позади тебя всегда одни лишь пепелища. Ты никогда не оглядываешься. И ты едва не пропал. Снова...
Вот она влюбилась, надменная жрица!
Была смела, а теперь боится...
Была умна, а теперь — что кукла!
Вот она — любовь! Но не радость, а мука…
Только б не попасться в свои сети!
Только б не увлечься своим созданьем!
На любовь фальшивую не ответить,
Обманувшись жаждою обладанья...
А я-то думал, что ты врешь,
Что, мол, продашь любовь за грош...
Ты так увлекся затеей разбудить ее, что азарт твой обернулся почти наваждением. Ведь она именно спала. В полумраке своего житейского комфорта, в тени балдахина строгих планов, что сама себе составила. Сознательное создание, она так желала порядка в своей жизни, что тебе не терпелось пустить его прахом по ветру. Но в этот раз не мелкой каверзы ради. Тебе Хотелось разбудить ее. Ты так страстно желал обратить ее в свою веру. В ту, что не терпит какой-либо организации, не требует систематизации или упорядочивания. Где все подвластно лишь желаниям и порывам. Отчего-то в определенный момент тебе стало так важно научить этому ее. "Вы и не мой друг тоже" - говорила она, словно вставая на защиту скучнейшего своего будущего супружника. А ты не стремился стать ей другом. Ни ей, ни кому бы то ни было еще. Ты провокатор. Демон. Таких в друзья не зовут.
В конце концов, все почти вышло. Но наваждение твое Ею осталось незамеченным, кажется, едва ли не одним тобой. Черное с белым смотрится дивно. Стервятники учуяли свежую кровь, а ты так рад был обманываться. Тебе открыли глаза. И тогда ты разбудил ее, чтобы убить.
Пандора. Она открыла этот чертов ящик, ведомая любопытством, которому ты так желал ее обучить. Ты вновь научил ее чувствовать и причинил такую боль, какую только смог. Как в старые добрые времена: В назидание. Впредь не доверять незнакомцам. И не зарекаться ни от чего. О, она была так предана тому мужчине, что Выбрал ее, так благодарна. На одном лишь вежливом уважении она собиралась прожить свою долгую и счастливую семейную жизнь. А тебе так отчаянно хотелось растоптать эту затею. Ты выиграл, Демон. Ты завладел ее мыслями. Но затее этой она оказалась так верна. И кон за ней. Проигранный бой стоит выигранной войны. Ты уничтожил все.
Истреблять кого бы то ни было всегда легче, не вникая и не глядя в глаза. Но ты всегда шел правилу тому наперекор, чтобы себе доказать, а другим продемонстрировать, каков ты. Нет принципов. Нет сожалений. Ты сам себе идея. И лишь ее ты гнуть готов до победного. Любой ценой...
Вокруг тебя вновь одни пепелища. Ты снова с самозабвенным остервенением изничтожил то невеликое светлое, что рискнуло сблизиться с тобой. Осознанно и намеренно. Остервенело вырвал из собственной груди что-то, что уже почти стало очень важным. Ты говорил ей, что тебе не стоит доверять...
Охота на сук — Сезон начинается в полночь.
Охота на сук — Бери свою немощь в помощь.
Щенячий досуг потребует продолжения...
Охота на сук по полного уничтожения...
Падший ангел Азаэль дал мужчинам оружие, а женщинам - украшения. Он обучил людей войне и блуду. Демон похоти и дрязг, обольщения и смерти...
- Партия за мной - сказал ты, возникнув в ее чертогах поздним вечером, - Напомни мне, на что мы спорили!
Ты сделал выбор. Не в первый раз подобный. И в том весь ты. Было бы лицемерием уступить свету теперь.
Ты явился требовать свой выигрыш. Оставляя на старинном ковре невидимые следы золы, что принес с собой в доказательство победы над самим же собой. На ботинках твоих снова пепел чего-то и кому-то очень ценного. Ты явился с остервенелым желанием покончить с этой историей навсегда.
Ведьма - шептал ты. Такие в былые времена внушали страх мирным, богобоязненным селянам. Есть демоническое что-то в такой красоте. В шелке волос цвета воронового крыла, в глазах цвета хмурого неба, готового разверзнуться роковой грозой, что смотрят всегда пристально и видят насквозь. Ты видел не раз, как подобно сирене, она манила других, и неизменно все до единого шли они на дно. Но ты веришь в свою уникальность. Тебя лишь раззадоривает яд, что унесет твою жизнь, в уголках ее чарующей улыбки. Нет демона, которого нельзя было бы приручить. Не для тебя. Вы стоите друг друга. Так довольно же легких закланий. Ее одну ты всегда видел себе равной. Ей одной не стыдился искренне восхищаться. С ней одной сравнивал других. Одна она во всем Лондоне и его окрестностях достойная тебе соперница и верная напарница. Кон последний, Азаэль. Решающий. На вылет с шахматной доски.
Когда на дом твой, словно сачок, набросили антиаппарационный барьер, ты лишь усмехнулся вполголоса:
- Ты ведь не боишься, Демон..?!
Мы — прирожденные самоубийцы,
Нам мало быть рядом, нам мало быть вместе,
Нам мало держаться руками за небо,
Нам, если погибать, то слепо, как в песне.
Отредактировано Rabastan Lestrange (2013-05-22 22:58:11)
Поделиться52013-05-23 01:02:29
Колдографии рассыпаны по полу. Черно-белые на матовой бумаге, некоторые со смятыми углами. То, что на них, осталось прежним. Мы с тобой. Вот на этой фотографии — главная улица Лондона. Там мы бежали по узорам влажной после дождя брусчатки с бумажными стаканчиками кофе в руках, без крышек. Как дети поспорили, у кого получится пробежать и не разлить ни капельки горячего напитка. Тогда ты победил.
Вот на другой фотографии — парочка на подоконнике какой-то маггловской квартиры. На нас майки одинакового белого цвета, с разными надписями. На твоей стекающими буквами написано «hopeless romantic», на ее — «be careful, female logic». За окном вечер августа, почти перед моим днем рождения, который мы решили праздновать вдвоем.
А вот и любимый снимок. На нем утро Рождества. И ты. Слишком родной и по- уютному домашний, с огромным плюшевым зайцем в руках, который умел петь колыбельные. Вон он, и сейчас сидит в изголовье кровати, таращит свои глаза-бусины на меня, непутевую. Но беда в том, что больше не поет. Волшебство кончилось вместе с твоим уходом, и у жизни выпал флэш-рояль.
Он умел удивлять, и не нужны были другие, для того чтобы видеть, как они любили друг друга.
Аза пересматривает эти колдографии, которые он печатал исключительно черно-белыми. Они хранят какую-то загадку. Может, дело в том, что мы можем раскрасить их сами, как хотим? Из поздней весны сделать раннюю осень, из холодного ветра — теплый морской бриз.
Январь 1982.
Отныне она ничего больше не раскрашивает — приняла все, как есть, как было и как должно было быть. С ними случилось время, с ними случилась жизнь, это то, чему еще никто не смог противостоять. Нет, Яксли не смирилась с этой разлукой. Просто должна идти дальше, не знает хватит ли ей сил, но должна идти. Дорога да возникнет под шагами идущего.
Когда живешь на пределе собственных возможностей и душевных сил рано или поздно наступит момент, когда организм наотрез откажется продолжать функционировать.
Щелчок- и не будет больше эмоций: ни злости, ни отчаяния, ни надежды ни веры- ничего, кроме пустоты, что воспринимается за спасение, ибо иначе- белые стены или комья промерзшей земли.
Все слезы выплаканы, все чувства выстраданы, надежды похоронены, и остается только собирать себя по крупицам, и, может быть, когда-нибудь если повезет, будешь отдаленно напоминать ту, которой была раньше. Сомнительно, но человек должен во что-то верить...иначе и жить незачем. Вот миссис Яксли, например, верит в то, что Эйвери сможет сделать ее дочь счастливой. В лучших традициях маггловских сказок так и должно случиться, но жизнь-не сказка, и хеппи-энд в ней изначально не предусмотрен.
Аза не жалуется на одиночество. Зачем, если его в ней с избытком? Мы никогда не думаем о том, чего много в настоящем. Нас вечно тянет в противоположные стороны: иногда вперед, чаще — назад. Пора бы научиться не плакать по прошедшим снам, тем более что многие из них не являлись иллюзиями. Аза думала, что они никогда не умрут и никогда не закончятся, что история этой любви когда-нибудь будет поджигать неконтролируемой магией шторы в гостиной, задавать сотни вопросов, и у нее обязательно будут его глаза. Но у вселенной очень специфическое чувство юмора.
Вот как оно есть, так и есть. Как все идет, так и идет. Не слепой фатализм. Скорее, попытка сжиться со своими состояниями. Только оклемалась после поражения, встряхнулась и вроде бы сейчас все должно стать лучше — как же иначе, ведь пережито столько, что можно и на вознаграждение надеяться. Но жизнь предпочитает заполнять паузы между событиями самым разрушительным, порой невыносимым — ожиданием. Это своего рода проверка на необходимость — если то, что мы ждем, действительно нам нужно, то паузу выдержим с честью. В любом случае завтра наступает конец всего и начало всего...
Если взглянуть в коробку с фото, то там, на самом ее дне стопка писем, перевязанная зеленой лентой. Их ровно 57 штук, и в них уместились 6 самых сказочных лет. Перечитать бы, да все руки не доходят, а так может, поняла бы она, наконец, его мятежную душу...
В ее жизни с его ареста не случалось ничего примечательного. Сплошные повторы изо дня в день. Вплоть до мелочей. Адская трель будильника, который так и подмывает выбросить с балкона, излишне бодрое «Доброе утро!» от родных, с плохо скрываемым беспокойством на пополам. Пару чашек кофе, портнихи, дизайнеры, фотографы...мерзко все это...Аза пока, как видите, еще барахтается. Если задумывается о чем-то, значит, жива. Но до поры сплошных рефлексов и атрофировавшихся чувств осталось мало. И она обязательно дойдет до окончательной точки разложения, если не... Какая дурацкая ирония: когда зависит от нас мало, наши планы и надежды все чаще начинаются с беспомощного «если».
А ведь еще каких-то пару месяцев назад было все иначе. Был Лондон и сплетение рук в ускользающих тенях Гайд-парка. Было лето и страницы любимых книг — мы их перечитывали на пляже, а с волос капала соленая вода. Были посиделки за кружкой чая и солнечные мысли, посещающие просто так. Она не романтик, хотя, когда-то Азаэль была им. Просто оживляет себя воспоминаниями, чтобы счетчики окончательно не обнулились. Каждый забывается по-разному. Кто-то ищет спасения в водке, кто-то в иллюзиях, кто-то — в прошлом. Если она ищет спасения, значит, еще верит? Или это всего лишь обезболивающее на время? Когда-нибудь она найдет ответы на эти вопросы.
В сложный период душевных терзаний, многие предпочитают выжидать, чтобы все решилось само собой. Вероятно, это проявление слабости перед лицом судьбы, но зато срабатывает. Но, может, не нужно – только ждать, а не действовать, не пытаясь решить проблемы настойчивостью и усердием? Грустно отпускать близких людей. Горько, больно и стыдно, что не разглядела, допустила, осталась одна. Как же легко сказать слово «отпустила», какие-то девять букв. И за каждой из них череда страхов, глубокая потребность пережить, опуститься на дно внутреннего колодца, оплакать потери. А слезы, как назло, начав литься, не останавливаются: кажется, можно действительно выплакать глаза или вот-вот под ногами образуется болото и есть угроза увязнуть в нем с концами. Когда-то бабушка объяснила маленькой Азе простую истину: лечись, деточка, тишиной, мало-мальски участвуй в жизни – и увидишь, как самые тугие узлы развяжутся. Самое главное чаще всего находится рядом, под носом – надо лишь внимательно оглядеться. А вместо этого мы изводим себя, бросаемся из крайности в крайность, ищем выход – и обнаруживаем его слишком поздно, когда перегорит. Жаль только, что от любви еще не придумали лекарств.
- Виновен, - прокатилось по залу, вбив ей в ладони раскаленные гвозди. Через четверть часа у будущей миссис Эйвери было подписанное разрешение на свидание. А о цене - не будем.
Поделиться62013-09-17 21:25:55
Тёмны стены, мрачны своды
Вот и кончен путь.
Солнце жизни, свет свободы -
Всё теперь забудь!
Гнев проклятий, вой стенаний
Твой предсмертный крик.
За гранитными стенами
Кто услышит их..?
Следовало бы делать засечки на стене, как делают то организованные заключенные, но что проку похороненному заживо от самодельного календаря? Справить вовремя Рождество или День Рождения?! Какой вздор..! Я располагаю вечностью, всеми праздниками по всем календарям и кашлем старика, положившего свою жизнь на рудники в родном городке. Я сбился со счета дней через три недели своего пребывания здесь, подхватив воспаление легких и пролежав в забытьи не то пару дней, не то пару недель. Оно оказалось куда менее мучительным, нежели прочие будни заурядного арестанта.
Хуже сырости, сквозняков и стонов отчаявшихся душ, местные стражи. Они никогда не спят. Липкие их незримые щупальца забираются под кожу, извлекая самые тайные твои мысли и чаянья. Чувствуя, как покрываются инеем легкие, ты исступленно пытаешься удержать в себе хоть что-то, но снова и снова они приходят, чтобы вывернуть наизнанку, захиревшую от местных сквозняков, твою душонку. Им нельзя перечить, я видел, что бывает с отчаявшимися. И ты забиваешься в дальний угол, вжимаясь лопатками в сырую стену, потому что каждый дюйм, отделяющий тебя от безликой твари, на счету. Так тебе кажется.
Десятки раз я оказывался в местах, которые всю свою жизнь старательно забывал. Вновь и вновь переживал самые мерзкие моменты своей жизни. Я возненавидел эти стены настолько, что казалось, еще чуть-чуть, и они падут от одного моего взгляда. Но они стояли. Силен ты духом, бесстрашен или безжалостен, это место сломает тебя. Согнет, сомнет, сложит втрое перед черной тварью из преисподней.
Огромный камень посреди бушующего океана, он хрипло дышит соленым, штормовым ветром и упрямо вращает свои жернова, смалывая в пыль своих обитателей. Под предсмертные их крики и хруст костей ты привыкаешь спать. Ты привыкаешь к этой новой своей действительности. К холоду, кандалам и даже безмолвным стражам. В какой-то момент даже начинаешь находить изощренное удовольствие в ежедневной пытке. В том, как ловко они потрошат твои мысли и воспоминания, выуживая самые ценные. Ты привыкаешь к тому, что можешь проснуться от собственного крика, к тому, что называют они «едой», к грязи и безумию обитателей. Ты можешь привыкнуть, но не смириться. В глубине души, как никогда раньше, ты желаешь, чтобы фанатичная твоя родственница оказалась права в том, что бросала в лицо судьям. И тогда ты восстановишь справедливость. Дело ли отправлять человека в этот ад за пару другую провинностей?! О, ты оправдаешь свое наказание с лихвой. И обернешь свою новую игру против тех, кто посмел судить. Ты превратишь этот город в пепелище и пройдешь по их могилам. Обратишь в прах всех и все, что было им дорого. Ты заслужил это право, будучи столь покорным арестантом..!
Хромой пес, сотканный из серебристого света, здесь редкий гость. Плод заклятья местного стража, единственного здесь, состоящего из плоти, но едва ли похожего на человека. Он держится вдали, но безногие твари потрепали и его за долгую его службу. Я впервые вижу, как открывается эта решетка. Звук ее, кажется, еще более мерзкий, чем при закрывании, однако звучит почти музыкой, хотя я отлично знаю, что не оправдан.
- Посетитель. – плюет старик.
Стоило бы сострить, но с губ моих не слетает ни слова. Не из страха перед этой беззубой развалиной или риском утратить свой шанс покинуть клетку хоть на пару минут. Меня воротит от всего этого. От своего в этом участия. На руках моих кандалы, но я предпринимаю попытку подняться с пола достойно джентльмена. Каждый мой шаг сопровождается звоном цепей, словно я персонаж Чарльза Диккенса.
- Без выкрутасов! – емко цедит местный ключник.
- Опасаетесь, что я брошусь душить кого-нибудь цепями?! – безразлично бросаю я. Как же давно я не слышал собственного голоса! Он звучит непривычно хрипло, но все так же уверенно, и насмешливо за тенью формальной вежливости.
- Не бросишься. – брезгливо, но уверенно цедит старик. И прав, старая сволочь. Он со своим призрачным псом идет позади, достаточно далеко, чтобы меня сопровождала пара дементоров. Меня доводят до двери, и кто бы не находился за ней, я не удерживаюсь от эффектного появления. С какой-то осатанелой силой распахивая дверь, пнув ее ногой. Я готов обрушится на своего посетителя натужно беззаботной бравадой о том, как невежливо доставать людей в аду, готов ерничать и вновь обратиться паяцем, что изводил всех и вся, но все, что готов был я выплеснуть, застревает где-то в глотке старым башмаком. От одного дыхания ее здесь становится жарче.
Азаэль, падший мой ангел..! Как же уместна ты в этих стенах! Меня тебе не провести хлопаньем ресниц, я знаю, как бархатные твои туфельки без сожалений ступают по изломанным костям. Ты стоишь в самой большой могиле, мой Демон. Под ногами твоими тысячи костей. Нестройный стон еще не отживших своего страдальцев. Доводилось ли тебе когда-то рушить столько судеб?!
А еще я заведомо тебе проиграл все, что ты не предложишь…Но при виде тебя я выпрямляюсь, и, кажется, становлюсь выше. В тюремном ли я одеянии и кандалах, изможденный и истощенный болезнью, в твоем присутствии я тот, кто я есть. Лишь последнее надгробие лишит меня этого, но до тех пор я жив. И воли во мне по сей день больше чем, в тех кто по ту сторону камня. Кто свободен и не носит цепей. Мы еще сочтемся с ними.
- Я удивлен, - усмехаюсь я, и голос мой даже не звучит столь ужасно, как минуту назад, - Но чертовски рад!
Дань вежливости сопровождается звоном цепей. Я делаю это нарочно, насмехаясь над ситуацией. Разве Тебе не весело, мой Демон?
Голос твой, лицо и имя
В памяти людской
Навсегда сотрёт твердыня
Каменной рукой.