По правде говоря, страх – самое сильно чувство. Страх умеет всецело поглощать, оставляя чернеющие от застывающей крови рубцы где-то под ребрами, страх крадется в голову, в самые потаенные мысли, и сводит с ума, руководит, приказывает, что делать. Дезориентирует. Страх парализует все, особенно мышцы лица, оставляя на нем свою, всегда узнаваемую маску широко распахнутых глаз с почерневшими зрачками.
Когда Барти пытается сжать руку в кулак, по всему телу пробегает волна неконтролируемой дрожи. Он смотрит на свои пальцы, и их становится непоправимо, нечеловечески много – перед ним все плывет, двоится, ирреальность властвует в его сознании, а в виски стучит одна-единственная, до смешного обыденная фраза. Этого не может быть.
Не может Беллатриса Лестрендж безумно хохотать в соседней комнате ожидания, в ее голосе отчетливо различимы нотки истерики, и Краучу больше всего на свете хочется заткнуть уши непослушными ладонями. Ее муж, судя по звукам, вовсе не существует. Ни единого шороха, ни одного хриплого смешка, к которым привыкли все, кто хорошо его знает – все звуковое пространство занимают звонкие, отлетающие от стен возгласы красавицы Беллы. 
Неужели она не боится? – мысли бессвязно долбятся о черепную коробку, Барти пробирает озноб, он бледный, точно саван. В полумраке его глаза кажутся по-рыбьи прозрачными, Крауч непрерывно моргает в надежде, что за темнотой последует другая действительность. Но мадам Лестрендж все также заливисто смеется, она вот-вот сорвет голос, чтобы доказать всем – ей не страшно. Молодой Пожиратель Смерти (подумать только, как величественно, как гордо звучит!) наконец-то отворачивается от наглухо запертой двери и только сейчас замечает Рабастана, который все это время, все мучительно долгие секунды сидит напротив. Крауч в очередной раз рвано дергается и пытается что-то сказать. Издать звук.
Вместо обещанной славы – ржавые прутья и леденящее душу мертвецкое дыхание дементоров. Барти всхлипывает, потому что он хотел совсем не этого. И Темный Лорд не придет, чтобы спасти их. Никто не придет.
- Ра-ба-стан, - зуб на зуб не попадает, но ему удается произнести имя. Он смотрит с какой-то отчаянной надеждой, как затравленный щенок, желая услышать от Лестренджа слова утешения, самую невероятную ложь. И больше не моргает, всматриваясь в точеный профиль испуганными светлыми глазами так долго, что они начинают слезиться. – Я-не-хочу-умирать, - нелепые попытки что-то сказать прерываются короткими вздохами-всхлипами. Создается впечатление, будто Крауч задыхается, шумно ловя ртом воздух, которого все равно катастрофически не хватает. Он обхватывает колени руками, видно, как белеют костяшки пальцев, как короткие ногти впиваются в дорогую ткань черной мантии. Его почти беззвучная истерика встает поперек горла, потому что остается последняя надежда на спасение, во имя которой ему придется растоптать свою гордость собственными ногами.
Из-за глухой двери доносятся чьи-то шаги, и Барти каждый раз сжимается, словно хочет исчезнуть, молясь, чтобы никто не зашел. Он будет ждать Его здесь, потому что он не бросил их. Не бросил.
- По-че-му мы не предпринимаем никаких попыток? – юноше требуются чудовищные усилия, чтобы набраться смелости и сказать такое. – Почему мы просто ждем? – он продолжает смотреть на Рабастана непонимающе, с болезненной мольбой, он даже чуточку винит его в происходящем. И не выдерживает, пряча злые слезы между дрожащих пальцев, похожих на белые переплетения паутины, нервно, до крови, кусая губы, пока они не начинают болеть – ему еще никогда не было так страшно.